Литераторы о творчестве Н. М. Рубцова
(из будущей книги-творческой биографии «Николай Рубцов: «За всё Добро расплатимся Добром!», изд. 2020 г., 328 стр.)
«Николай Рубцов вошёл в литературу в то памятное «громкими» именами время, когда … бездуховность «ультрамодных» приёмов, ритмов и рифм, рациональных метафор, ребусоподобных образов выдавалась – чего греха таить – и принималась порою за неоспоримые достоинства и даже подлинно поэтические ценности…»
«Чуткий ко всему истинному талант Рубцова уже с самых истоков противостоял завлекающей моде мифов о «треугольных шедеврах» и прочих «нетленках»…Поэзия Рубцова была живым ручательством необходимости и возможности их достижения. Имя Рубцова стало, по существу, синонимом того поэтического явления, которое подготовило в сознании читателей переоценку ценностей, напомнив о бессмертии традиций отечественной поэзии». Юрий Селезнёв
«Ни у Гоголя, ни у Блока, ни у Рубцова нет несовершенных произведений. Если для их стиля и характерно некоторое пренебрежение литературной нормой, то сделано это исключительно из соображений художественной сообразности. Для всех трёх великих авторов характерно представление о литературном творчестве как о Божественном даре. Можно сказать, что центральной их темой была тема места русского человека в «мире Божьем» – русский человек и природа. При этом они были публицистами, то есть чутко улавливали особенности своего времени, держали руку на пульсе эпохи». Елена Митарчук
«Художественное пространство у Рубцова открыто и не ограничено, ему эквивалентна душевная открытость лирического героя». Алла Науменко-Порохина
«Рубцов, которому поначалу иные критики отказывали в «искусности», чрезвычайно сложен для толкования! Здесь годится разве что язык намёков, приблизительности. Природа поэзии Николая Рубцова такова, что искусность в ней неуловима, как солнечный луч, необъяснима, как тайна». Елена Л. Иванова
«Время шестидесятников непростое. Да и как почти любое время в России. Те, кто мог и должен был его печатать, сам рвался на страницы журналов и сборников. Стояли плотным кольцом, расставив локти, не дай бог кто-то ещё пробьется в этот тесный круг избранных и раздвинет соперников и конкурентов. Или просто боязнь, страх за себя перед властями за оценку таланта необычной звезды Николая Рубцова».
Наталья Гай (2010 г.)
Вспоминает Анатолий Азовский (Наш современник, № 1, 2001):
“И можно бы сказать, что ужин (в общежитии литинститута, прим. Ю.К.-М.) проходил вполне задушевно, если бы я, увлекаясь иногда своей болтовнёй, не замечал на себе его серьёзный оценивающий взгляд. Как я убедился потом, болтунов, особливо «дюже учёных», он терпеть не мог. Помню при одном застолье, довольно обширном и вширь, и ввысь, у нас такой «научный» разговор о нашей родной литературе шёл, такие мудрёные словечки блистали в нём, что без толкового словаря не сразу всё поймёшь. Особенно один наглаженный товарищ старался. Уж так он своей эрудицией сыпал, что никому и слова сказать не давал. Да и где ещё он мог высказать свои умные мысли? Печатать его интеллектуальную поэзию почему-то не спешили, а выразиться, просветить кого-то (хоть нас, тёмных) ему очень хотелось. Не зря же он до литинститута ещё один вуз кончал! Вот и распускал перед нами пёрышки всех цветов. А Николай, хмурясь, слушал, слушал (наверно, час молчал), да вдруг как выдаст какой-то монолог минут на пять, состоящий из одних философских терминов, да так выдал, что отглаженный товарищ аж привял у нас на глазах, совсем серым стал.
Летели годы… И был он совсем не таким (по крайней мере, для меня), каким представляют его сейчас во многих статьях-воспоминаниях: он-де и мрачный, и сложный был…Мне кажется, более простого человека в общежитии и не было тогда. Случалось, конечно, при нашей-то шумной жизни, и с ним иногда, ну да с кем не бывает… А вообще, с людьми малознакомыми он держался осторожно, а чаще всего замкнуто. Но уж если принимал кого за своего, то у этого «своего» и мысли о какой-то «загадочной личности» возникнуть не могло».
Вспоминает Василий Макеев (Наш современник, № 1, 2001):
«За ним (Рубцовым) стойко стояла слава первого поэта литинститута, а первому по штату полагается свита, поэтому в одиночестве Рубцов в Москве практически не бывал, никогда и стихов не писал. Родиной его стихов почти всегда были Вологда, райцентровские городки и старинные сёла около них. (курсив Ю.К.-М.) Мы в Москве, падкой испокон веков на всякую всесветную сволочь, спорили о новаторстве, верлибре, «евтушенковской» рифме, а тут из очередного побега на родину возвращался посвежевший, поопрятневший Николай и напевал нам по простоте душевной про эту тихую родину, про русский огонёк, доброго Филю, какое-нибудь Ферапонтово, «или про чью-то горькую чужбину, или о чём-то русском вообще». И всё становилось на свои места. «Антимиры» и «Братская ГЭС» так и шли дружно по разряду эксперимента и «новаторства», а «Добрый Филя» нечаянно становился классикой русской поэзии…(курсив Ю.К.-М.).
“Рубцов был мятежен и твёрд, поражал своей эрудицией. В институте его очень любили поэты из национальных республик за его русизм, память о Российской империи, за уважение к её монархам. «Володя, – говорил он мне, – у нас в России не было плохих царей…” Владимир Ф. Андреев (2010 г.)
«Вот Никитин. Поэт такого уровня, как Никитин, не может принадлежать только крестьянству. Это – общенародный поэт. А Рубцов безусловно освоил культуру Блока, культуру Есенина. И я бы о нём так сказал: Рубцов – это русский национальный поэт”. Валентин В.Сорокин (01.10.2002 г.)
«Поэзия Рубцова – это алмаз с великим множеством граней, которые невозможно разделить, не нарушив целостность восприятия. По мнению автора, кристаллической структурой творчества Рубцова (как многогранного алмаза) является мистическое восприятие окружающего мира, которое отразилось во многих стихах поэта и которое согласуется с ведическим и православным, не декларированным мировоззрением Рубцова.
Юрий Кириенко-Малюгин (11.12.2010 г.)