Людмила Салтыкова. Об одном духовном заболевании

Латинская пословица «Mens sana in corpore sano», к которой мы привыкли по русскому эквиваленту «В здоровом теле здоровый дух», дословно переводится как «Дух здоровый в теле здоровом». То есть многое в нашем здоровье и в здоровье общества зависит от здоровья духа. Как филолог-семасиолог, специалист по значению слова, я привыкла вникать в смысл слова, а как поэт – человек, оперирующий словом, – должна направлять его на здоровье духа. У слова в нашей жизни большая роль.

           Когда-то, ещё в первой половине 70-х годов ХХ века,  работая в куйбышевской (самарской) аспирантуре над темой диссертации, я анализировала одну лексико-семантическую группу глаголов древнерусского языка, и среди источников выборки были «Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам» И.И.Срезневского (словари русского языка XI – XIY веков и XI – XYII веков еще только готовились к печати). В ходе выборки обратили на себя внимание слова, вроде бы не входящие в сферу моих непосредственных интересов, но наталкивающиеся на моральную преграду в подсознании. Это были слова, на которые наложено табу не только в современном русском литературном языке, но и в разговорной речи. Запрещенные слова в их древнерусском написании – с юсами, ятями, ерами – в словаре!!! Но поняла, что, если даже в значение какого-либо слова входит сема (мельчайшая часть значения слова) отрицательной оценки,  это ведь не предлог запрещать такое слово для обращения. Да и древнее написание позволяет с учётом исторических чередований понять этимологию слова, а в ряде случаев «Материалы…» включают аналоги слов из древнегреческого и латинского языков, само же значение слова или его оттенок проявляются в контексте. То есть на слова, которые меня насторожили, не был наложен запрет в древнерусском языке. Это в древнерусском!.. А в современном? Здесь нужно обратить внимание вот на что.

           Русский язык, как и любой другой, являясь средством общения, отражает жизнь человеческого общества (в данном случае русскоязычного) во всех её проявлениях. Не зря слово «язык» в древности означало «народ». И изменения, происходящие в жизни людей на различных исторических этапах, находят отражение прежде всего в лексической системе языка. Появляются новые слова – создаются на базе существующих в языке единиц с учетом словообразовательных законов; заимствуются целые слова, которые осваиваются фонетической и грамматической системами, или значимые части слов, которые укладываются в словообразовательную систему; появляются в результате различных видов семантического переноса новые значения уже существующих слов. На каждом историческом этапе существует свой тезаурус, объединяющий различные грамматические и тематические группы, и весь этот словарный запас распределяется по стилевым подразделениям – высокий стиль со своими подгруппами и их особенностями; общеупотребительный, более-менее нейтральный; сниженный, разговорный. Всё это литературный язык, нормативный, а за его пределами, внизу, оказывается лексика просторечная, еще ниже – очень уж ненормативная лексика, потому что разве может быть нормой жизни нормального человеческого общества грубая ругань, брань. А вот грань между нормальным, нормативным, и ненормальным, ненормативным, для употребления слов не является неподвижной в истории языка.

           Привлекли тогда моё внимание такие вроде бы ругательные слова, да и вытеснились другими неотложными лингвистическими и жизненными проблемами. Сейчас я окунулась в литературную деятельность, пишу стихи для детей и редактирую поэзию и прозу других авторов. Но вот в конце ХХ – начале ХХI веков, как нередко уже бывало при переходе из века в век, одной из примет постигшего нас социального – и культурного – спада стало сквернословие. И я задумалась о его природе: откуда же эта «скверна», («нечисть», «мерзость»)?

           Конечно, не все явления человеческого существования требуют положительной оценки. И в словарях современного русского языка, и в словарях древнерусского языка существует немало слов, входящих в смысловую область (смысловое поле) «неодобрительная оценка».

           Если исходить из словарных дефиниций (определений), на границе положительной и отрицательной оценочных характеристик находится тематическая группа слов, объединенных понятиями «шутка, шутить» – существительные, глаголы и образованные от них прилагательные и наречия (и даже междометия) («развлечение», «забава», «потеха», «острота», «остроумие», «шутка», «проделка», «выходка» и др.). Некоторые из этих слов имеют сему «отрицательности» (хотя бы в одном из значений), в других же этот оттенок проявляется лишь в контексте. Правда, деятели православия, в частности архимандрит Рафаил (Карелин), считают, что смехотворство – будто бы противоположное сквернословию – тоже греховно, потому что представляет собой карикатуру на человека, унижение личности, стремление заменить лицо человека уродливой рожей. Но не будем углубляться в эту сферу. 

           Уже собственно отрицательную оценку человека, его поступков включает в себя тематическая группа «порицание» («упрёк», «укор», «порицание», «осуждение» и др.), но слова из этой группы не выходят за пределы литературного языка, в историческом плане формировались, исходя из значений других тематических групп (например, «баловати» – в XI – XIY вв. «лечить, исцелять», затем – с XYII в. – «играть, резвиться», современное значение слова – «излишне нежить и холить, исполнять все желания и прихоти» – появилось в результате причинно-следственных изменений).

           Прежде чем обратиться к группе слов «ругательных», следует назвать тематическую группу, явно включающую или допускающую сему «неправильная информация о человеке» («ложь», «клевета», «хула», «порок», «позор», «бесчестье», «срам»…).

           По наличию «грубости» выделяется тематическая группа, включающая понятия «оскорбление», «ругань», «брань», «проклятие». Но слова и этой группы включаются в словарь литературного языка, пусть и с пометой «грубое, просторечное».

           Ненормативную, нецензурную, т.е. не допустимую для обращения в обществе лексику можно подразделить на сквернословие и матерную ругань. И вот эти слова и выражения, находящиеся за пределами допустимых норм, сейчас особенно активизировались. Еще раз, напоминая древнюю связь слов «язык» и «народ», подчеркнем: «Каков народ, таков и его язык». Плохо живет народ, больше становится зла в его жизни – всё негативное, вся по-злому экспрессивная часть значения с периферии перемещается в смысловой центр, и это зло, «грязь» становится в слове главным.

           Психологически можно понять появление брани. В первом своём значении – не в современных словарях, а в исторических, в том числе у И.И.Срезневского, – слово «брань» (собственно русское «боронь») понималось как «оборона, защита». А поскольку лучшая защита – это нападение, у слова появилось значение «битва, бой» (сохранилось в сочетании «на поле брани»). Сначала оборонялись словом, потом в ход шли кулаки и оружие. Сначала шла в ход предупредительная оценка уничижительного характера (другого унизишь – себя возвысишь), сравнение с неодушевленными предметами, часто с применением сравнительного союза: «Тои пьяница, (и)же оупивася… яко болванъ («обрубок, чурбан», первоначально «изваяние, статуя») валяется…» (XIY – XY вв.); с животными: «Сь, въпросимъ, что есть жена, и отвеща: домоу пагуба… льстива соука…» (XYII в.), используются и слова «песъ», «змея», «свинья»; предрекают низменную судьбу («сволочь» – мусор, который сволакивают в кучу и выбрасывают за порог; «скверна» – нечисть, мерзость; «мерзавец» –  возбуждающий антипатию, отвращение, озноб, дрожь от  мороза  /ср.: студ, стыд/; «подлец, подлый» – ползающий по поду, низу, под ногами) и, наконец, желают смерти («падаль, падла», «стерва» – труп, падаль; «мразь» – мёрзлый, замороженный человек; «зараза» – убитый человек).

           Оскорбительными, непристойными стали (после принятия христианства) наименования некоторых частей человеческого тела, прежде всего гениталий (лексика «телесного низа»), а также названия физиологических действий, связанных с ними. И приближается к ним ещё более страшное орудие нападения – намеренное оскорбление клеветой, матерная ругань. Это – объявление в нецеломудрии не только его самого, но и его близких, самых родных. А ведь блуд у многих народов является несмываемым позором для всего рода. До сих пор сохранилось оскорбительное наименование «ублюдок». Даже намек на блуд – оскорбление. А матерщина – это не намек, а обвинение. В православии считается, что неумеренное употребление лексики подобного рода восходит к фаллистическим культам древнего Востока, отражено это и в русском язычестве. Сами же слова – славянские или индоевропейские. В словарях древнерусского языка (в том числе и у И.И.Срезневского) встречается, допустим, наименование распутной женщины, прелюбодейки (первым значением которого было «заблуждение, обман»), слово это выражало отрицательную оценку, но не осознавалось неприличным и встречается в книжных источниках еще конца XYII в. (мы его с многоточием напишем: «Аще кто зоветъ чюжую жену б…ю великихъ боляръ за срамъ еи Е (6) гривен золота» – Церк. Уст. Ярослава). Однако постепенно подобные слова стали восприниматься как «срамные» («Увещание отъ пьянства и отъ матернаго слова» – Пар. 1370г. поздн. приписка (Рум.426); «Другъ друга позорною и безстудною бранию, матерны и подобныхъ сихъ словесъ отца и матери скверными срамными словесы поношающе» – Пам. Манойл. 1636 г.). В 1730 году они были запрещены для использования в книжных источниках. Да и за сквернословие вообще при царях Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче полагалось телесное наказание розгами в людном месте.

           И сейчас пора бы, как при внучке Алексея Михайловича Анне Иоанновне, издать указ о запрете подобных оскорблений, такой грязной клеветы. Потому что если можно мобилизовать различные ячейки нашего общества, семью, школу, различные социальные группы на борьбу с этим злом – привычное ли это сквернословие у людей с невысоким культурным уровнем или аффективное как эмоциональная реакция человека на что-, кого-либо, – но вот на намеренный эпатаж, потуги разрушить общепринятые правила приличия, особенно в различных печатных изданиях, в публичных выступлениях, в театральных постановках, можно подействовать лишь законодательно, введя соответствующую цензуру. А то есть словесники, писатели, деятели культуры, представители религиозных конфессий, радеющие за наш добрый жизненный путь, но есть и другие, создающие вокруг себя скандальный ореол. Передо мной – две газеты, вышедшие с небольшим временным интервалом. В «Литературной газете» конца марта 2007 года в статье д.ф.н. Т.Мироновой «Язык живой и мёртвый» содержится призыв понять, какие слова ведут к добру, какие – к злу. А вот в рязанском выпуске одной, скажем, газеты конца апреля 2007 года один из её ведущих журналистов восторгается пародиями двух рязанских подруг-поэтесс (тоже обойдёмся без фамилий, не в них дело) на стихи других рязанских поэтов («такие вещи нужны, чтобы отрезвить общество», – считает интервьюер; правда, писались эти пародии, по признанию пародисток, после добрых порций пива). Хотя в произведениях пародируемых авторов сквернословие вообще не употребляется, но у «пародисток-террористок» (самоназвание) эта лексика – во многих «пародиях». И если слово на «б…» изображено с точками, то на «ж…», «г…» и др. смачно даются в исконном виде. Так уж «пародисткам» захотелось кое-кого в «г…» измазать, что нашли подходящую газету (или газета их нашла) и подходящего журналиста для этого.

           Ну а Измаил Иванович Срезневский, который когда-то заставил меня задуматься о происхождении ругани и сквернословия, полагаю, был бы солидарен со мной. В своей работе «Мысли об истории русского языка» он выразил примерно то же, о чём говорилось в данной статье о связи народа и языка: «Народ выражает себя всего полнее и вернее в языке своём. Народ и язык один без другого представлен быть не может». Да, действительно, народ и язык – слагаемые духовного развития общества («Слово может убить, слово может спасти…»). И каким быть нашему обществу, зависит, наверное, в первую очередь от рождающих и, значит, отвечающих за род человеческий – женщин. Но не только. От всех нас, живущих.

    P.S/ В сокращённом виде статья Людмилы Салтыковой опубликована в альманахе «Звезда полей» 2015, издание НО «Рубцовский творческий союз».