И.Серков. Воспоминания о Рубцове.

Оставить воспоминания о Н.Рубцове я считаю своим долгом перед ним. Конечно у Коли было много друзей, и много уже написано о нём, но мне думается, что своими воспоминаниями я внесу небольшую крупицу нового в его биографию.

     Коля был моим другом детства по детдому, где нам довелось встретиться и разделить нашу сиротскую жизнь в тяжёлые послевоенные годы.
     Я пришёл в детдом в 1946 году. К тому времени у Николя был уже опыт детдомовской жизни. Я чувствовал себя одиноким, очень переживал и плакал, забравшись в угол. Он это заметил и стал успокаивать меня. Я увидел в нём своего защитника и друга. Кровати наши стояли рядом. В холодные зимние ночи мы спали вдвоём на одной кровати, согревали друг друга. В комнате было двенадцать ребят и все стали спать по двое.
     Вечерами Коля читал нам книги при керосиновой лампе. Однажды он прочитал нам книгу «Остров сокровищ» и под впечатлением от прочитанного  заявил: «Я обязательно буду моряком!». Спать мы ложились по его команде. Мы его уважали и любили.
    Учился Коля хорошо. Учителя и воспитатели тоже его любили. Многие детдомовцы обеденную пайку хлеба прятали, чтобы потом полакомиться. У нас с Колей была общая прятка. Зимой кубики хлеба замораживали, а потом сосали как конфетки. Бывало и так, что наш хлеб воровали синички. «Пернатые тоже хотят есть», – говорил он. Коля был чутким и к животным. Похожая история произошла с немецкой девочкой (в детдоме воспитывались и немецкие дети, но мы их не обижали), у которой собака Розка стащила пайку хлеба, лежавшую у неё в шапке. Коля сочинил стишок: Хлеб 50-сто на шапке лежал.

Шапка упала.
А Розка «схватила».

    Немецкие дети плохо говорили по-русски, поэтому и стишок получился корявый. Девочку дразнили этим стишком, но Коля запретил, и все сразу перестали её дразнить.

Вот говорят,
Что скуден был паёк,
Что были ночи
С холодом, с тоскою,  – 
Я лучше помню
Ивы над рекою
И запоздалый 
В поле огонёк,  –

напишет позднее Рубцов. «Ивы над рекою» и вся окружающая нас природа помогала нам забывать бесприютность и голод детдомовской жизни.
    Купались, ловили рыбу, жгли костры и пекли картошку. Особенно были вкусны лепёшки из мороженной картошки, которая оставалась по осени на колхозных полях.
    Большую работу проводили с нами воспитатели: организовывали походы, всевозможные соревнования, ставили концерты силами детдомовцев, учили танцам. Коля играл на гармошке. Он был самый активный во всех мероприятиях. Особенно он запомнился, когда его готовили для роли А.Пушкина к юбилею поэта. Коле очень хотелось быть похожим на Пушкина. Он даже попросил завить ему волосы. Завивали железным наконечником ученической ручки, нагревая её над керосиновой лампой. Волосы скворчали, и пахло палёным. Коля терпел, и Пушкин из него получился отличный. Стихи поэта он читал очень выразительно. Все были в восторге.
    В детдоме стали замечать, что кто-то обирает детдомовскую смородину. Нам с Колей поручили ночью посторожить её. Когда все улеглись спать, мы с ним пошли на дежурство. И каково же было наше удивление, когда мы поняли, что похитителями ягод были птицы. Чтобы это доказать, мы взяли из бани простыню, расстелили её у куста смородины, взялись за все четыре угла и притаились в надежде, что птицы сядут на простыню, а мы молниеносно прихлопнем их. Но наша затея сорвалась: птицы, конечно, не сели на простыню. На рассвете мы увидели, что простыня наша вся в птичьем помёте. В баню обратно мы её нести не решились и закопали в землю. Вот такова одна из смешных историй, которая произошла с нами.
   После окончания 7 классов детей отправляли по распределению в другие районы Вологодчины для продолжения учёбы. Одному Рубцову было дано право выбора. И он выбрал Рижское морское училище. На прощание на мостках возле детдома ножиком крупными буквами он вырезал свои инициалы. Думал, что уезжал навсегда. Но Коля вернулся. Его спросили: «В чём дело?»  – «Там такой горох не берут!» – сказал он. Коля был подавлен и огорчён, свои инициалы с мостовой стёр со злостью.
    Вскоре детдом расформировали. Расставались с тоской. Девчата вышивали парням на память носовые платки.

Ещё прошло
Немного быстрых лет,
И стало грустно вновь
Мы уезжали!
Тогда нас всей
Деревней провожали,
Туман покрыл
Разлуки нашей след…, –     
   
напишет Рубцов.

    Через 14 лет, в 1964 году, я решил навестить свою родину. Август выдался тёплый. Я остановился в родной деревне Родионово. В двух километрах отнеё, на другом берегу реки Толшмы, находится село Никольское, где был наш дом и школа., в которой мы учились. От хозяйки, где я остановился, случайно узнал, что Коля Рубцов находится в Николе. Я сорвался и побежал в Николу, надеясь застать его там. Сердце готово было вырваться из груди…Только бы успеть! И вот – маленький домик. Дверь в дом была открыта. Тихонько захожу и вижу: на полу на коврике сидит маленькая девочка (это была дочь Рубцова, Леночка). В другой комнате за пишущей машинкой сидел лысоватый мужчина. 
    – Неужели Коля?
    – Ваня? Серков!?
   Мы обнялись. Щёки у Коли были мокрыми от слёз, и у меня комок в горле. На листке, который был в машинке, я успел прочитать: Сапоги мои – скрип да скрип… Коля почему-то быстро закрыл листок салфеткой. Мы долго говорили, стараясь узнать как можно больше друг о друге.
    Незабываемые три дня мы провели вместе. Как бы окунувшись в детство, мы вспомнили всё до мелочей о детдомовской жизни и, конечно, все свои забавыв: прыгали, кувыркались на песке под ивами, плескались в речке, связав рубашки, ловили рыбу, фотографировались. Помнится во время наших с ним прогулок, я позвал его на место, где мы любили купаться в детстве. Он сказал: «Заросла речка болотиной». В стихотворении «Тихая моя родина» есть слова:

Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил…

   А однажды, закрыв лицо ладонями, он вдруг упал в траву и воскликнул: «Взбегу на холм и упаду в траву». «Видения на холме» Н.Рубцова начинаются с этой строчки. В один из этих дней к нам приехал на мотоцикле Сергей Багров со сборником стихов (автора не помню). Коля с интересом просматривал сборник и повторял: «Узнаю, узнаю…, молодец!» Вечером на берегу Толшмы разожгли костёр. Коля читал стихи, а мы слушали его, как зачарованные. После отъезда С.Багрова, в последний день нашей встречи, Коля предложил посидеть у ночного костра. Как бывало в детстве, на колхозном поле накопали картошки, напекли и ели с удовольствием. В эту ночь мы забыли, что нам по 28 лет.

В краю лесов, полей, озёр
Мы про свои забыли годы.
Горел прощальный наш костёр,
Как мимолётный сон природы…,

напишет Николай Рубцов. Снова окунувшись в детские воспоминания, мы пели песни, которые пели в детдоме. Коля снова читал свои стихи. В бликах костра он казался каким-то суровым, недосягаемым; смотрел в темноту, сдвинув брови. Трудно передать на словах то впечатление, которое производил на меня Рубцов. Это надо было видеть и слышать.

И ночь, растраченная вся
На драгоценные забавы,
Редеет, выше вознося   
Небесный купол, полный славы,  – 

напишет Н.Рубцов в «Прощальном костре».
   Обнявшись, мы отправились в Николу босиком. По дороге я спросил у Коли, помнит ли он что-то из тех стихов, которые писал в детдоме (у меня осталось в памяти, что он по каждому случаю сочинял стишки). Но он ответил, что не помнит. А потом вдруг сказал: «Ваня, ты тоже мог бы писать стихи. Послушай, как это просто». Немного подумав, «выдал» четверостишие: что-то об облаках и костре. И правда казолось, что может быть проще.
    Коля сетовал на трудности жизни: безденежье, проблемы с институтом и с печатаньем стихов. Я посоветовал ему приобрести специальность и зарабатывать себе на хлеб. Но он возразил, что стихи для него – всё, и он это чувствует. При этом он ударил себя в грудь. Досыпали мы на чердаке, о котором он, вероятно, и упоминает в своих «Журавлях».
   Утром нас разбудили женские голоса: «Мы пошли на сенокос, ребёнок в люльке» (это были жена Гета и её мать). Коля остался нянчиться, а я пошёл в свою деревню. Мы договорились встретиться. Но по воле судьбы в тот же день мне пришлось уехать, не простившись с Колей. Подвернулась попутная машина, что бывало редко. Волок в 25 км пешком преодолевать тяжело, да и времени оставалось мало, нужно было на работу. Очень просил шофёра заехать в Николу, чтобы проститься с Колей, но водитель спешил и не согласился. Я так сожалел, что мы даже не обменялись адресами. Коля тоже жалел, что я уехал. В письме к Сергею Багрову он написал: «Ваня Серков уехал. Почти всю ночь просидели у прощального костра. Жалю, что он уехал». Через 7 лет Коли не стало. Весть о смерти друга была ни с чем не сравнимым потрясением, тяжёлым ударом. И как крик души родились стихи:

Кто здесь сказал, что нет поэта?
Он здесь, он рядом – оглянись!
И в свете солнечного лета
Его ты встретишь, извинись.

Пройди на холм, что под Николой,
Где видел он России старину.
И эхом отзовутся кони,
Исправив ваших мыслей кривизну.

А чтоб не слышать сердца боли,
Пешком по волоку пройдись.
Стихам, сказаньям, песням Коли
Ты тоже песней отзовись!

    Село Никольское Николай Рубцов считал своей малой родиной, тихой стороной берёзовой, где и звезда его полей «восходит ярче и полней». Стихи его врачуют душу, как молитва. Когда читаешь их, «светлеет грусть», оживает природа и весь окружающий мир. Я счастлив, что родился на этой земле, которую так проникновенно воспел Николай Рубцов.

           10.03.2005 г.
    Печатается по изданию «Автограф», № 40, Вологда, 2005 г.