Юрий Кириенко-Малюгин. Народная философия М. П. Лобанова и слово о Н. М. Рубцове
(к 15-й конфренции «Рубцовские чтения» Творческого центра им. Н. М. Рубцова)
Период после Великой Отечественной войны и до 60-х – 70-х годов 20-го характеризуется развитием оптимистического направления поэтами М. Исаковским, А. Фатьяновым, В. Боковым («Оренбурский платок», «На побывку едет…»), Л. И. Ошаниным («Дороги», «Течёт Волга»), Д.Ф.Тухмановым («Соловьиная роща»), чуть позднее А.Дербенёвым («Живи, страна!», «Есть только миг», «Помолись, мама, Господу» и др.), Н.Н.Добронравовым («Беловежская пуща», «Надежда», «Нежность» и др.).
С 60-х годов в мир русской поэзии врывается вспененная волна стихотворцев-критиков общественного строя в России и СССР.
Навешенный будущими либералами ярлык - эпоха «застоя» - на исторический период 60-х – середины 80-х годов Советского Союза был использован для дезориентации творческой интеллигенции РСФСР, УССР и БССР. Между тем, Советский Союз за счёт высокого технического уровня специалистов достиг паритета и даже преимущества в военной технике в условиях противостояния со странами НАТО. Однако в области производства бытовой техники мы временно отставали на 3-5 лет. На этом строилась пропаганда развала сложившейся хозяйственной системы СССР.
В гуманитарной области велась информационная война, при которой западные спецслужбы подогревали противостояние западников и славянофилов. Литературоведы патриотического направления ввязались в эту войну идеологий, поскольку борьба велась за Души читателей.
М. П. Лобанов, рассматривая проблемы духовности в среде интеллигенции и крестьянства в период 60-х годов 20-го века, в статье «Слово и дело» (16), приходит к следующим выводам:
«Отвлечённая метафизика не в складе русского ума и характера, и «вечные вопросы», так мучившие Достоевского, органически рождались из русской народной жизни… Умный человек, например, понимает, что масса знаний это ещё не культура, главное – как творчески перерабатываются эти знания, подчиняются ли они какой-то руководящей идее автора.…Нелепо представить, чтобы духовно стандартизированная, хотя и сплошь дипломированная мещанская масса могла стать питательной средой для романа такой силы, как…, «Тихий Дон».
Эти высказывания Лобанова были встречены в штыки скрытой либеральной интеллигенцией, прикрывавшейся марксистко-ленинской идеологией пролетарского интернационализма и игнорировавшей развитие русско-славянской православной по сути культуры параллельно с развитием культуры других коренных народов.
М. Лобанов пишет: «Никакое глубокое творчество немыслимо без таких сил, составляющих первооснову духа, как Родина, земля, народ, традиции культуры, вечность. Корневое (крестьяне, народ) соединялось в творениях русских писателей с высотами культуры, оттого и такая крепость их, вечность». «Вытеснение духовно и культурно самобытной Руси, её национально-неповторимого быта Россией новой, «европезированной», унифицированной, как страны Запада, – этим болели многие глубокие умы России».
«Становится понятным, почему Л.Толстой так ценил Монтеня, когда читаешь в тех же «Опытах»: «Нравы и рассуждения крестьян я нахожу обычно более соответствующими наставлениям подлинной философии, чем нравы и рассуждения наших философов».
То-есть, М.Лобанов разоблачает методы приватизация общественного мнения со стороны образованцев. Которые не позволяют представителям иных, особенно негуманитарных профессий иметь собственное мнение. Приведу высказывание литературоведа Наталии Гай:
«Время шестидесятников непростое. Да и как почти любое время в России. Те, кто мог и должен был его печатать, сам рвался на страницы журналов и сборников. Стояли плотным кольцом, расставив локти, не дай бог кто-то ещё пробьётся в этот тесный круг избранных и раздвинет соперников и конкурентов. Или просто боязнь, страх за себя перед властями за оценку таланта необычной звезды Николая Рубцова» (9).
М.Лобанов разоблачает стихотворцев модерновой волны:
«Ох, как мерзка эстрадчина слова…Какой-нибудь модный поэт истекает в словесном самоупоении и так-то вибрирует о человечестве, словно это поклонница его стихов. Голосовое дрожание на одном уровне, набухающее в скопленье слов: парабола, девочка, Россия, интерьер, мадонна, соломинка, коктейль. Всё так красиво и такой контакт со всхлипывающим от эмоций залом…»
В статье «Образ и схема» М. Лобанов, рассматривая художественную ценность романа Л. Н. Толстого «Война и мир», пишет о психологии личности «великого» Наполеона.
«Поэтому Толстой и говорит о ложном величии Наполеона, опровергает выработанный в Европе «идеал славы и величия», согласно которому для великого не существует никаких нравственных норм, и любое попрание справедливости, любая жестокость и подлость принимается за признак величия».
Когда такими идеалами эгоцентристы заражают большинство какого-либо народа, тогда и возникает вседозволенность. Примеров в новой и новейшей истории – масса.
М. Лобанов оценивает творческие способности поэта не путём «лобового» решения темы произведения, а путём поиска Истины. Он пишет: «Особенность склада народного ума, мышления, самого чувства – не до конца выговаривать свою мысль, своё отношение к тому или иному явлению, а оставлять место для догадки, для уединённого размышления, как бы зная, что словом нельзя исчерпать всего содержания предмета или чувства, что поговорить около истины бывает чаще содержательнее и многозначительнее, чем повторять прописные истины».
Мастерство и народность поэта и состоят в том, чтобы «заставить» читателя додумывать ситуацию, определить своё отношение к ней и сопоставить с мнением своих близких к данной ситуации. И Добро должно морально побеждать Зло.
Далее М.Лобанов пишет: «Пришвин приводит слова Грибоедова: «Пишу, как живу, и живу, как пишу». И далее: «Для русских писателей творчество, писание книг не было самоцелью…В этом смысле и понятна глубина гоголевских слов о том, что сначала образуй самого себя, как человека, гражданина, а потом уже пиши, уча других. Каждый большой русский художник знал это противоречие между словом и делом, и это была одна из наиболее мучительных проблем их жизни…»
М. Лобанов из других поэтов 60-х годов выделил Н. М. Рубцова:
«Его (Рубцова) портреты Гоголя, Тютчева литературно искусны, но куда доходчивее «поэт и друг» в «Памяти Анциферова»:
Среди болтунов и чудил (курсив Ю.К.М.)
Шумел, над вином наклоняясь,
И тихо потом уходил,
Как будто за всё извиняясь…
Это друг Рубцова, рано ушедший из жизни (1930г.-1964г.).
«Николаю Рубцову дано было сказать своё слово о природе и – что очень трудно после Тютчева – о стихии ветра. Это было бы невозможно, если бы поэт не обладал своим сильным мирочувствованием, в основе которого была «жгучая смертная связь с родной землёй».
Фрагмент из книги-монографии Николай Рубцов: «За всё Добро расплатимся Добром!»(редакция 2020г.)